[Sionna]

Писалось, когда еще лежала в больнице от нечего делать. Готовность 40/60. Стоит ли продолжать?

Улицы Старого города только для путешественников неизвестны и запутанны. А на самом-то деле – тьфу!-- два поворота направо, один налево, и вся запутанность. А когда ходишь по ним с самого детства, то вообще все обыденно и скучно.
За границами города, говорили, что он, мол, просто рай для путешественников: расположение возле прекрасной реки, а оттуда и много всяких достоинств. Поэтому в такие выходные, которые в городе праздниками считают, зевак – не продохнуть. Часть станет на Часовой площади и каааак разинет рты на резные башенные часы с музыкой и двигающимися фигурками, так за уши не оттащишь. Горожане еле к часам пробиваются. А вот бродяги да воры чувствуют всю прелесть жизни: то споткнутся о заезжего, то плечом толкнут, а потом тот и не досчитается хорошо если пары монет, а то и целого кошеля. А ведь заезжие, они все с деньгами приезжают, да с большими: кого семейство о подарках попросит, кто товаром закупается. Потери большие, ан нет, все равно каждый год приезжают! А на самих улицах что творится! Одни ярмарки, аж в глазах рябит. Манят яркими красками заядлых идиотов, да и только.
Генри скривился и выдернул рукав широкого черного одеяния, зажатый между женщинами, ринувшимися к прилавку с фруктами. Он всей душой ненавидел праздники, но сегодня пришлось выйти из-за привычных стен. Полы мантии тихо шуршали по брусчатке, а он только ускорял шаг. Пролетел мимо нищего, протягивающего руку. Знает он таких нищих: дашь медяк – золотых не досчитаешься. У лотка с тканями его задержали женщины:
-- Святой отец, как вы думаете, мне идет этот цвет, -- спросила рыжеволосая Элен, прикладывая к лицу яркий красный цвет. – Я хочу сшить из этой ткани платье на Праздник Весенний Огней.
-- Дочь моя, -- Генри поднял бровь. – Вам бы грехи свои перед небесами до Праздника Весенних Огней замолить, а то ваших исповедей больше, чем всех остальных за год в нашем соборе. А вот замолите – авось годам к пятидесяти на Праздник и попадете, и то если не согрешите еще.
Элен, девушка двадцати пяти лет отроду, вся вспыхнула от возмущения, но сказать было нечего: служитель Божий.
-- Спасибо, святой отец.
-- И тебе не хворать, дочь моя.
На площади резные часы пробили два часа дня. Все люди, в любом переулке, в самом гнилом закутке, застыли, благоговейно разинув рты под мелодичный звон. А Генри, воспользовавшись всеобщим столбняком, нырнул в глухой пролет между двумя стенами и сразу глазами нашел знакомую тень, едва отделившуюся от стены.
-- Давай сюда, у меня нет времени, -- проговорил сквозь зубы Генри.
-- До смерти успеете, -- расхохоталась тень. – Давай плату.
-- Откуда я знаю, что она у тебя?
-- А ты не том положении, что спрашивать об этом. Деньги вперед, ты знаешь.
-- А не много ли?
-- Скуп ты, святой отец, да и мразь редкостная. Сто двадцать, я цену не меняю.
Генри достал кошель, который радостно звякнул золотом. Из темного рукава плаща протянулась бледная узкая ладонь и взвесила кошель.
-- Действительно сто двадцать. Ладно, забирай. Не нужна она мне.
Генри уже у земли успел словить заветный свиток. Стараясь не смотреть на поблескивание тонких трубок, он пошел к началу переулка, всем существом желая уйти подальше от тени, хотя спиной чувствовал насмешливый взгляд.
Он уговаривал себя не оборачиваться, но в одну минуту не сдержался.
-- Прощай, -- кинул он в сгущающуюся темноту и быстрым шагом вышел на праздничные улицы, пряча под мантией желанный кулек.
-- Скоро свидимся, святой отец, -- сверкнула молодой улыбкой темнота.

Comments

[Isckander...]

А почему бы и да))